Говоря о композиции, можно сказать, что она линейна. Экспозиция весьма мала, практически отсутствует. Завязка же появляется, в то время как начинает портиться погода, как бы предзнаменуя автору о лесничем, с его незавидным жизненным положением. Кульминация наступает внезапно, после окончания ливня (что вводит в заблуждение, поскольку после дождя наоборот обычно всё налаживается) – бирюк слышит глухой стук топора. И, наконец, развязка происходит, когда Фома кричит мужику: «Убирайся к чорту с своею лошадью!». Весьма неожиданный поворот, ведь атмосфера накалилась до предела, и чувствовалось, что без хорошей драки не обойдётся. Ан, нет. Вот он простой крепостной крестьянин – добрый малый.
Как точно заметил Л. Н. Толстой, существенное значение и достоинство “Записок охотника” прежде всего в том, что Тургенев “сумел в эпоху крепостничества осветить крестьянскую жизнь и оттенить ее поэтические стороны”, в том, что он находил в русском^ народе “больше доброго, чем дурного”. Да, Тургенев умел видеть красоту души мужика, и именно эта красота была главным аргументом писателя против безобразия крепостничества. Тургенев не поэтизировал мужика, не приукрашивал его жизнь, он писал правду о нем. И в этой-то правде, покоившейся на глубокой убежденности писателя в том, что “в русском человеке таится и зреет зародыш будущих великих дел, великого народного развития”, и была главная убеждающая сила его произведений.
Тургенев, несомненно, продолжает традиции Н..В. Гоголя, который в своей бессмертной поэме “Мертвые души” показал не только Россию Чичиковых, маниловых, Плюшкиных, но и Россию народную. Вспомним, например, каретника Мйхеева, плотника Степана Пробку, убежавшего на волю Абакума Фырова и многих других. Но у Тургенева мужики предстают не как мертвые, а как живые души, подлинная опора нации; они резко противостоят миру господ. Иван Сергеевич с большой теплотой описывает крестьян, придерживаясь своего главного принципа — достоверности изображения. Он часто рисовал с натуры, его образы имели реальные прототипы. И этот подчеркнутый натурализм делает рассказы Тургенева особенно ценными и интересными для нас.
Хорь был человек практический, рационалист. Он “понимал действительность, то есть обстроился, накопил денжонку, ладил с барином”. Он говорил мало, многое разумел про себя. У Хоря большое семейство, покорное и единодушное: жена, шесть сыновей, снохи. Хорь как бы олицетворяет прозу жизни, самую ее основу.
Совсем другой человек Калиныч. Это натура мечтательная, восторженная, романтическая. “Калиныч был человек самого веселого, самого кроткого нрава, беспрестанно напевал вполголоса, беззаботно поглядывал во все стороны”. У него нет семьи, почти нет своего хозяйства. Но зато у Калиныча были таланты, которые признавал сам Хорь: Калиныч умел заговаривать кровь, испуг, бешенство, у него была легкая рука. Калиныч олицетворяет собой как бы поэзию жизни. Он ближе к природе, чем Хорь: к своему другу Калиныч приходит с пучком земляники, как “посол природы”. Хорь лучше понимал людей, Калиныч — природу. Но эта разность не мешала их искренней, преданной дружбе: “они составляют единство, имя которому — человечество”. Можно сказать, что в этом рассказе Тургенева крестьяне выступают как носители лучших черт русского национального характера. Автор любуется своими героями, гордится ими.
Интересно в этом рассказе также то, что Тургенев в нем вступает в спор со славянофилами, которые утверждали, что реформы Петра Первого оторвали Россию от исконной русской народности и что главная добродетель русского народа — послушание и смирение. В рассказе же оказывается, что Хорь и Петр Первый —родственные души. Из разговоров с Хорем автор вынес убеждение, что “Петр Великий был по преимуществу русский человек, русский именно в своих преобразованиях. Русский человек так уверен в своей силе и крепости, что не прочь и поломать себя; он мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперед”. Именно таков был характер Хоря. Ярко и живо рисует писатель народные образы в одном, может быть, из самых проникновеннейших рассказов — “Певцы”. Поражает образ народного певца Яшки Турка, который “пел, и от каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким. Русская, правдивая, широкая душа звучала и дышала в нем и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны”.
Не красивость, а именно красота, живое слияние души исполнителя и души народа-творца в единый творческий порыв,— такая красота потрясает самые основания сознания и сердца, рождает в человеке цепь, соединяющую начала и концы; восстанавливает правду, глубинную правду о русском человеке.