В этом нет ничего трудного! Просто нужно заменять Том на я и рассказывать от первого лица.
Проснувшись утром в понедельник, я почувствовал себя очень несчастным. Я всегда чувствовал себя несчастным в понедельник утром, так как этим днём начиналась новая неделя долгих терзаний в школе. Мне даже хотелось тогда, чтобы в жизни совсем не было воскресений, так как после краткой свободы возвращение в темницу ещё тяжелее.
Я лежал и думал. Вдруг мне пришло в голову, что хорошо было бы заболеть; тогда я останусь дома и не пойду в школу. Надежда слабая, но почему не попробовать! Я исследовал свой организм. Нигде не болело, и Я снова ощупал себя. На этот раз ему показалось, что у него начинается резь в животе, и он обрадовался, надеясь, что боли усилятся. Но боли, напротив, вскоре ослабели и мало-помалу исчезли. Я стал думать дальше. И вдруг обнаружил, что у МЕНЯ шатается зуб. Это была большая удача; я уже собирался застонать для начала, но тут же сообразил, что, если я заикнусь о зубе, тётка немедленно выдернет зуб, — а это больно. Поэтому я решил, что зуб лучше оставить про запас и поискать чего-нибудь другого. Некоторое время ничего не подвёртывалось; затем я вспомнил, как доктор рассказывал об одной болезни, уложившей пациента в кровать на две или три недели и грозившей ему потерей пальца. Я со страстной надеждой высунул из-под простыни ногу и начал исследовать больной палец. У него не было ни малейшего представления о том, каковы признаки этой болезни. Однако попробовать всё-таки стоило, и я принялся усердно стонать.
Но Сид спал и не замечал стонов.
Я застонал громче, и понемногу ему стало казаться, что палец у него действительно болит.
Сид не проявлял никаких признаков жизни.
Я даже запыхался от усилий. Я отдохнул немного, потом набрал воздуху и напустил целый ряд чрезвычайно удачных стонов.
Сид продолжал храпеть.
Я вышел из себя. Он сказал: «Сид! Сид!» — и стал легонько трясти спящего. Это подействовало, и я опять застонал. Сид зевнул, потянулся, приподнялся на локте, фыркнул и уставился на меня. Я продолжал стонать.