Хома живёт попеременно - то в одном мире, реальной, то в другом фантастическом. Эта раздвоённость бытия героя повести отражала раздвоённость человеческого сознания, формирующегося в условиях неустроенности и трагизма современной действительности. Примечательным для нового этапа гоголевского творчества явился образ философа Хомы. Простой и великодушный, он противопоставлен богатому и надменному сотнику, точно так же как Хома Брут - совершенно земной человек, со свойственными ему причудами, удалью, бесшабашностью и презрением к «святой жизни» - противостоит таинственно-романтическому образу панночки. Вся фантастическая история с панночкой-ведьмой просвечена характерной гоголевской иронией и юмором. Социальная проблематика повести кажется несколько приглушённой. Но она тем не менее явственно проглядывает. Хома Брут и его друзья живут в окружении злых, бездушных людей. Всюду Хому подстерегают опасности и лишения. Страшный образ Вия становится словно поэтическим обобщением этого лживого, жестокого мира. Какой же исход? Почему не выдержал единоборства с этим миром Хома? Халява и Горобец, узнав о гибели друга, зашли в шинок, чтобы помянуть его душу. «Славный был человек Хома!» - рассуждает Халява. «Знатный был человек. А пропал ни за что». А почему же всё-таки? И вот как отвечает Горобец: «А я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся. А если бы не побоялся, то бы ведьма ничего не смогла с ним сделать. Нужно только перекрестившись плюнуть на самый хвост ей, то и ничего не будет». Как всегда у Гоголя переплетено серьёзное и смешное, важное и пустяковое. Конечно, смешно соображение Горобца о том, что надо было плюнуть на хвост ведьме. А вот касательно того, что Хома побоялся, - это всерьёз. Именно здесь зерно гоголевской мысли. Для этой повести характерно трагическое восприятие мира. Жизнь сталкивает человека с злыми и жестокими силами. В борьбе с ними формируется человек, его воля, его душа. В этой борьбе выживают лишь мужественные и смелые. И горе тому, кто смалодушничает и убоится, погибель неотвратимо постигнет того, кого пришибёт страх. Как уже отмечалось, в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» черти, ведьмы и вся нечистая сила скорее смешны, чем страшны. Они пытаются нашкодить человеку, но в сущности мало преуспевают в этом. Он сильнее и легко их одолевает. Всё это соответствовало оптимизму народнопоэтической традиции, лежащей в основе «Вечером». Нечистая сила унижена там и посрамлена. Именно так чаще всего происходит в сказке, в народной легенде. Поэтическое сознание народа охотно рисовало себе картины лёгкой и радостной победы света над тьмой, добра над злом, человека над дьяволом. И эта особенность художественного миросознания народа с замечательной силой отразилась в «Вечерах».
Подготавливая повести «Миргорода» для второго тома своих сочинений, Гоголь заново перебрал «Вий». Например, было переделано место, где старуха ведьма превращается в молодую красавица, сокращены подробности эпизода в церкви, существенно изменилось описание предсмертных минут Хомы Брута, появился и новый финал повести - поминки Халявы и Горобца по их приятелю. В художественном отношении всё произведение несомненно выиграло в результате этих переработок. В 1835 году в статье «О русской повести и повестях Гоголя» Белинский дал весьма положительную оценку «Вию» («эта повесть есть дивное создание»), но тут же отмечал неудачу Гоголя «в фантастическом». Белинский принципиально не разделял увлечения Гоголя «демонической» фантастикой. Он полагал, что этот характер фантастики не соответствует дарованию писателя и отвлекает его от главного - от изображения жизни действительной. Эволюция Гоголя от «Вечеров» к «Миргороду» была результатом более углублённого критического осмысления писателем действительности. По свидетельству Гоголя, Пушкин говорил ему, что ещё ни у одного из писателей не было «дара выставлять так ярко… пошлость человека, чтобы вся та мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы в глаза всем». «Вот моё главное свойство, - добавляет Гоголь, - одному мне принадлежащее и которого, точно, нет у других писателей».