Одной из сказок М. Е. Салтыкова-Щедрина является «Коняга» - сказка, в которой нашла отражение вся боль писателя за свою родину. Коняга – символ крестьянина, символ народа и страны, униженных несправедливым политическим режимом и подавленных зверской эксплуатацией. Деревенское зеленеющее поле радует глаз, труд – источник довольства и самоуважения для крестьянина. Так должно быть, по мнению Салтыкова-Щедрина, но так никогда не было на самом деле.
Тощие поля были ареной каждодневных мучений Коняги, «обыкновенного мужичьего живота, замученного, побитого, узкогрудого, с выпяченными ребрами и обожженными плечами, с разбитыми ногами» . Никто другой никогда не писал об этих полях так, как это делал Щедрин. Просторы этих полей не раскрывали дороги в мир, а держали мужика, как в тюрьме. Их зелень сулила сытость кому угодно – барину, чиновнику, купцу, зарубежному покупателю, но только не мужику, не Коняге. Для Коняги и мужика эти поля были каторгой, длящейся из года в год, без передышки и без надежды на будущее: «Нет конца полям: всю жизнь и даль они заполнили, даже там, где земля с небом слилась, и там все поля. Золотящиеся, зеленеющие, обнаженные – они железным кольцом охватили деревню и нет у нее выхода, кроме как в эту зияющую бездну полей… Для всех поле - раздолье, поэзия, простор; для Коняги оно - кабала» . Не было конца работе Коняги, и ничего он не получал за эту работу, кроме боли, усталости и злосчастия.
Был у Коняги брат – Пустопляс. Пустопляс – тоже конь, но ему достались не труд и голод, а овес, медовая сыта и теплое стойло. Пустоплясы не только жили за счет Коняги, они еще вели о нем ученые разговоры. Разговоры эти, занимающие всего-навсего страницу, сатирически передают суть споров о народе, ведущихся в среде интеллигенции в восьмидесятые годах 19 века.
Пустоплясы сами поражались несокрушимости Коняги: «Бьют его чем ни попадя, а он живет; кормят его соломою, а он живет!» . Либерал видел причину несокрушимости Коняги в следовании либеральным правилам: «уши выше лба не растут» , «плетью обуха не перешибешь» . Славянофил объяснял безмерную выносливость Коняги тем, что «он в себе жизнь духа и дух жизни носит» . Народник видел в Коняге осуществление идеала «настоящего труда» : «Этот труд дает ему душевное равновесие, примиряет его и со своей личной совестью, и с совестью масс, и наделяет его устойчивостью, которую даже века рабства не могли победить! »
Четвертый пустопляс, выражая «идеологию» кулака чумазого, считал, что мужик обязан доставить все, что потребуется. Он думал, что единственным верным средством, обеспечивающим неистощимость труда Коняги, является взбадриванье кнутом. И пустоплясы, независимо от своих идеологических оттенков, понукали Конягу, все вместе приходили в восторг от картины его непосильного, надрывного труда.
Народ – великая сила, но кто освободит ее, кто даст ей свободно проявиться? Россия – великая страна, но кто раскрепостит ее, укажет ей путь на простор? Всю жизнь бился Щедрин над этими вопросами – и все же не мог дать на них ответа: «Из века в век цепенеет грозная, неподвижная громада полей, - писал он, - словно силу сказочную в плену в себе сторожит. Кто освободит эту силу из плена? кто вызовет ее на свет? Двум существам выпала на долю эта задача: мужику да Коняге. И оба от рождения до могилы над этой задачей бьются, пот проливают кровавый, а поле и поднесь своей сказочной силы не выдало, - той силы, которая разрешила бы узы мужику, а Коняге исцелила наболевшие плечи» .
Cалтыков-Щедрин, нередко прибегавший к приемам иносказания, не мог не поддаться искушению наполнить привычные образы народной сказки политическим и злободневным содержанием. Фантастика его сказок реалистична по своему духу, как вообще реалистичен подлинный фольклор.