Севастополь в декабре месяце«Утренняя заря только что начинает
окрашивать небосклон над Сапун-горою; тёмно-синяя поверхность моря уже
сбросила с себя сумрак ночи и ждёт первого луча, чтобы заиграть весёлым
блеском; с бухты несёт холодом и туманом; снега нет — всё черно,
но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далёкий
неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами
в Севастополе, один нарушает тишину утра... Не может быть, чтобы при
мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то
мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших
жилах...» Несмотря на то, что в городе идут боевые действия, жизнь идёт
своим чередом: торговки продают горячие булки, а мужики — сбитень.
Кажется, что здесь странно смешалась лагерная и мирная жизнь, все
суетятся и пугаются, но это обманчивое впечатление: большинство людей
уже не обращает внимания ни на выстрелы, ни на взрывы, они заняты
«будничным делом». Только на бастионах «вы увидите... защитников
Севастополя, увидите там ужасные и грустные, великие и забавные,
но изумительные, возвышающие душу зрелища».В госпитале раненые солдаты
рассказывают о своих впечатлениях: тот, кто потерял ногу, не помнит
боли, потому что не думал о ней; в женщину, относившую на бастион мужу
обед, попал снаряд, и ей отрезали ногу выше колена. В отдельном
помещении делают перевязки и операции. Раненые, ожидающие своей очереди
на операцию, в ужасе видят, как доктора ампутируют их товарищам руки
и ноги, а фельдшер равнодушно бросает отрезанные части тел в угол. Здесь
можно видеть «ужасные, потрясающие душу зрелища... войну
не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным
боем, с развевающимися знамёнами и гарцующими генералами, а... войну
в настоящем её выражении — в крови, в страданиях, в смерти...».
Молоденький офицер, воевавший на четвёртом, самом опасном бастионе,
жалуется не на обилие бомб и снарядов, падающих на головы защитников
бастиона, а на грязь. Это его защитная реакция на опасность; он ведёт
себя слишком смело, развязно и непринуждённо.По пути на четвёртый
бастион всё реже встречаются невоенные люди, и всё чаще попадаются
носилки с ранеными. Собственно на бастионе офицер-артиллерист ведёт себя
спокойно (он привык и к свисту пуль, и к грохоту взрывов).
Он рассказывает, как во время штурма пятого числа на его батарее
осталось только одно действующее орудие и очень мало прислуги, но всё же
на другое утро он уже опять палил из всех пушек.Офицер
вспоминает, как бомба попала в матросскую землянку и положила
одиннадцать человек. В лицах, осанке, движениях защитников бастиона
видны «главные черты, составляющие силу русского, — простоты
и упрямства; но здесь на каждом лице кажется вам, что опасность, злоба
и страдания войны, кроме этих главных признаков, проложили ещё следы
сознания своего достоинства и высокой мысли и чувства... Чувство злобы,
мщения врагу... таится в душе каждого». Когда ядро летит прямо
на человека, его не покидает чувство наслаждения и вместе с тем страха,
а затем он уже сам ожидает, чтобы бомба взорвалась поближе, потому что
«есть особая прелесть» в подобной игре со смертью. «Главное, отрадное
убеждение, которое вы вынесли, — это убеждение в невозможности взять
Севастополь, и не только взять Севастополь, но поколебать где бы
то ни было силу русского народа... Из-за креста, из-за названия,
из угрозы не могут принять люди эти ужасные условия: должна быть другая
высокая побудительная причина — эта причина есть чувство, редко
проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, —
любовь к родине... Надолго оставит в России великие следы эта эпопея
Севастополя, которой героем был народ русский...».