Ответ:
В основе творчества Андрея Рублёва лежит иная, нежели у Феофана, философская концепция. Она лишена мрачной безысходности и трагизма. Это философия добра и красоты, гармонии, духовного и материального начал. В христианском учении Рублёв, в отличии от Феофана, видел не идею беспощадного наказания грешного человека, а идею любви, всепрощения, милосердия. Соединение двух миров - духовного и материального - в творчестве Феофана доведено до трагедии, а у Андрея Рублёва это единство мудрости, добра и красоты.
Несомненно, Андрей Рублев внимательно присматривался к тому, что делали в Москве не только русские мастера, но и заезжие, в том числе Феофан Грек, с которым он работал. Но, судя по дошедшим до нас произведениям Андрея Рублева, греческий мастер не мог оказать решающего влияния на уже вполне сложившееся направление и характер творчества великого русского художника. Анализ творчества Андрея Рублева, основанный на изучении его подлинных произведений, говорит о том, что искусство русского художника по своему художественному мировоззрению было едва ли не диаметрально противоположным всему тому, что создал Феофан Грек в Новгороде и затем в Москве.
Феофан принадлежал к старшему поколению. Для него плотское начало в человеке - это источник греха, а потому для достижения совершенства он должен подавлять и истязать свою натуру. Феофан мастерски передавал душевную бурю в сердцах своих героев. Он был неподражаем, когда надо было изобразить сурового аскета, мудрого проповедника, гордого своей правотой подвижника, их нахмуренные взгляды, искаженные страданием лица.
Рублев с большим доверием относится к человеку. Человек у него в основе своей существо доброе, натура вовсе не греховна. Доверие к людям придает миру Рублева жизнерадостный, умиротворенный характер. Русского мастера не смущает, что человек может быть привлекателен и по своему внешнему облику. Он любуется гибкостью юношеских тел, их грацией и изяществом, пропорциональностью фигур. До Рублева в живописи преобладали фигуры либо неподвижные, как бы скованные, либо, наоборот, в резком, порывистом движении. У Рублева люди более спокойны и непринужденны, в их размеренном телодвижении угадывается прелесть обретенной ими свободы.
Но Рублев был чуток не только к привлекательности человеческого облика. Человек в его искусстве живет богатой, сосредоточенной внутренней жизнью. Художник приоткрывает завесу над самыми заветными тайнами его души. В стенописи владимирского Успенского собора Рублев создал целую галерею человеческих характеров: здесь и умудренные летами седобородые старцы, и мужи во цвете сил, и женщины, пленительные своей нравственной чистотой, и юноши с простодушно открытым приветливым взглядом. И какое богатство, и разнообразие душевных состояний: и светлая умиротворенность, и робкое ожидание, и вопрошающее недоумение, и созерцательная задумчивость, и полный энтузиазма призыв, и готовность к действию, и, наконец, сдержанное спокойствие на высшей грани совершенства - все это согрето не остывающей исконной добротой человека. Первым, среди мастеров Рублев изобразил лицо со скользящей улыбкой на устах.
Монах Троице-Сергиева монастыря, Рублёв не был оторванным от жизни созерцателем. Он всей глубиной своей чуткой души впитывал и переживал великие испытания и подвиги русского народа, стремившегося сбросить монгольское рабство и преодолеть гибельные княжеские раздоры, понимал его мысли и чувства, его страдания и идеалы. Если в искусстве Феофана Грека было нечто трагическое, то Рублёв хотел своим светлым искусством помочь народу в его борьбе, ободрить и вдохновить его, упрочить его душевные силы и стойкость, его веру в лучшую жизнь. Своеобразие и значение Рублёва в том что, явившись подлинным классиком древнерусской национальной живописи, он воплотил в своём творчестве черты национального художественного гения. Не случайно народ окружил его имя легендой. Рублёв достиг исключительных высот, его называли «русским Рафаэлем».
Рублёв чужд миру трагического и природа его искусства составляют классическая ясность и гармония. Через византийскую живопись, в которой никогда не иссякали античные мотивы, Рублёв глубоко и с мудростью проникает в сущность эстетического идеала древней Эллады. Отталкиваясь от беспокойного, резко индивидуального стиля Феофана Грека, он населяет свои произведения идеальными образами. В отличие от Феофана Рублёв не порывает с традициями византийского классицизма. Он необычайно чуток к новой византийской живописи. Рублёв продолжает лелеять в своём художественном сознании видения величавой старины. Он создал новые художественные ценности, которых не знало до него ни искусство Византии, ни Древней Руси.
Объяснение: